Очерки по теории сексуальности [litres] - Зигмунд Фрейд

class="p1">Ганс: «Да. А почему ты сказал, что я люблю маму и на меня находит страх? Ведь я люблю тебя?»

Мальчик теперь в выражении своих мыслей достигает необыкновенной ясности. Он дает понять, что в нем любовь к отцу борется с враждебностью к нему же из-за соперничества за мать; он упрекает отца за то, что тот до сих пор не замечал этой игры сил, которая перерождалась в снедавшее Ганса беспокойство. Отец еще не вполне понимает сына: только после этого разговора он убеждается во враждебности мальчика, хотя я говорил об этом уже при нашей консультации. Нижеследующее описание, которое я привожу в неизмененном виде, собственно говоря, важнее для разъяснения положения отца, чем для характеристики состояния маленького пациента.

«Это возражение я, к сожалению, не сразу понял во всем его значении. Ганс сильно любит мать и, очевидно, хочет, чтобы меня не было: тогда бы он занял место отца. Это подавленное враждебное желание перерождается в беспокойство за отца, и он приходит утром ко мне проверить, не исчез ли я. Увы, в тот миг я всего этого не понимал и сказал ему так: «Когда ты один, тебе жутко, что меня нет, и ты приходишь сюда».

Ганс: «Когда тебя нет, я боюсь, что ты не придешь домой».

Я: «Разве я когда-нибудь грозил тебе тем, что не приду домой?»

Ганс: «Ты – нет, но мама грозила. Она говорила мне, что больше не вернется. (Вероятно, он проказничал, и жена пригрозила ему своим уходом.)

Я: «Она сказала это, потому что ты плохо себя вел».

Ганс: «Да».

Я: «Значит, ты боишься, что я уйду, потому что ты себя плохо вел? Из-за этого ты приходишь ко мне утром?»

После завтрака я встал из-за стола, и Ганс сказал мне: «Папа, не убегай от меня!» Я обратил внимание на выбор слов: «не убегай», а не «не уходи». Я ответил так: «Ага, ты боишься, что лошадь убежит от тебя?» Он засмеялся».

Мы знаем, что эта часть беспокойства Ганса как бы делится надвое – мальчик боится отца и боится за отца. Первое происходит из враждебности по отношению к отцу, второе порождается конфликтом между привязанностью, которая здесь усугубляется за счет восполнения былой неприязни, и враждебностью.

Отец продолжает: «Это, несомненно, начало важной части анализа. Его стремление во что бы то ни стало выйти из дома, но не отходить далеко, и тот факт, что при первом же приступе страха он возвращается с половины пути, явно обусловлены страхом не застать дома родителей, которые куда-то исчезли. Он не решается покидать дом из любви к матери и боится, что я уйду из-за его враждебности ко мне и стремления занять место отца.

Летом я неоднократно ездил по делам из Гмундена в Вену, и тогда отцом становился он. Напоминаю, что страх перед лошадьми связан с тем событием в Гмундене, когда появилась лошадь, которой предстояло доставить багаж Лиззи на станцию. Вытесненное желание отослать меня на станцию, чтобы он остался наедине с матерью («чтобы лошадь уехала»), превращается тем самым в страх перед отбытием лошадей. Отмечу, что наибольший страх ему внушает как раз выезд экипажей со двора таможни, находящейся против нашего дома.

Эта новая стадия болезни (враждебные помыслы против отца) обнаруживается только после того, как он узнает, что я не сержусь на него за то, что он так любит маму.

Днем я опять вышел с ним на улицу. Он снова остановился перед домом и не пытался убежать, даже когда мимо проезжали экипажи. Лишь некоторые из них его заметно пугали, и он мчался внутрь. Он попытался объяснить: «Не все белые лошади кусаются». Значит, после анализа он признал в каких-то белых лошадях «папочку», и они перестали кусаться, зато другие лошади продолжают кусаться.

От входной двери открывается следующий вид: напротив находится склад продовольственной таможни с загрузочным окном, и туда целыми днями подкатывают повозки, чтобы забрать ящики, коробки и прочее. От улицы этот двор отделяется оградой, а ворота в ней расположены прямо против нашего дома. Я не раз замечал, что Ганс сильнее всего пугается, когда повозки въезжают и выезжают из ворот, – им приходится огибать угол ограды. Как-то я спросил, чего он так боится, и он ответил: «Я боюсь, что лошади упадут на повороте» (а). Столь же сильно он беспокоится, когда повозки, стоящие у загрузочного окна, начинают двигаться, отъезжая (б). Далее (в) он больше боится крупных ломовых лошадей, а не низкорослых, и крепких крестьянских лошадей больше, чем стройных лошадок (вроде запряженных в экипажи). Он также больше пугается, когда повозка проезжает мимо очень быстро (г), а не когда лошади идут медленно. Все эти различия выступили отчетливо только в последние дни».

Здесь хочется отметить, что благодаря анализу стал смелее не только сам пациент – сама его фобия проявилась ярче и выказала себя с большей ясностью.

* * *

«Пятое апреля. Ганс опять пришел в нашу спальню и был отправлен обратно в свою кровать. Я сказал ему: «Пока ты не перестанешь приходить к нам по утрам, твой страх перед лошадьми не исчезнет». Однако он заупрямился: «Я все равно буду приходить, потому что мне страшно». Он явно не хочет, чтобы ему запрещали навещать мать.

После завтрака мы направились вниз. Ганс бурно радовался и все твердил, что не останется по своему обыкновению у двери, а перейдет улицу и отправится на двор, где часто играли уличные мальчишки. Я сказал ему, что мне доставит удовольствие, если он и вправду перейдет улицу, а заодно решил уточнить, почему он испытывает такой страх, когда груженые повозки отъезжают от загрузочного окна.

Ганс: «Я боюсь быть рядом, когда повозка отъезжает; еще боюсь, что буду стоять на ней, если захочу залезть в окошко (для загрузки), а повозка уедет вместе со мной».

Я: «То есть когда повозка стоит, тебе не страшно? Почему?»

Ганс: «Когда она стоит, я могу быстро перебраться с нее в окошко».

(Таким образом, он намерен перелезть с повозки в загрузочное окно и боится, что повозка тронется, когда он будет стоять на ней.)

Я: «Может, ты боишься, что уедешь на повозке и больше не вернешься домой?»

Ганс: «О нет, я всегда могу вернуться к маме, на повозке или на извозчике; я даже могу назвать номер нашего дома».

Я: «Чего же тогда ты боишься?»